Смоленская земля. Обособление Смоленских Кривичей. – Ростислав-Михаил. – Роман и Давид. – Торговый договор Мстислава Давидовича. – Стольный город и другие города Смоленской земли
Смоленское княжество, древнерусское княжество, занимавшее территории по верхнему течению Днепра. Из городов в Смоленском княжестве, помимо Смоленска , крупное значение имели Торопец, Орша, позднее - Мстиславль, Можайск. Политическое обособление Смоленска началось с 1030-х. Самостоятельным Смоленское княжество стало при кн. Ростиславе Мстиславиче (1127 - 59), внуке Владимира Мономаха. При нем оно значительно расширилось и достигло наибольшего расцвета и могущества. В 1136 в Смоленском княжестве была учреждена епархия, получившая позднее земли и привилегии. При преемниках Романа Ростиславича (1160 - 80) началось дробление Смоленского княжества на уделы и уменьшение его влияния на общерусские дела. Одновременно Смоленское княжество подверглось нападению со стороны немецких крестоносцев и литовских князей. Во 2-й пол. XIII в. из Смоленского княжества выделились Можайский и Вяземский уделы. Это ослабило Смоленское княжество в борьбе с литовскими князьями. Кн. Святослав Иванович (1358 - 86) вел энергичную борьбу с Литвой за независимость Смоленского княжества, однако потерпел поражение и погиб в битве на р. Вехре. Смоленское княжество было захвачено литовским кн. Витовтом. В 1401 в Смоленском княжестве произошло восстание против власти литовцев. Смоляне посадили на смоленский стол Юрия Святославича. Но в 1404 Смоленск вновь был взят Витовтом. Смоленское княжество утратило политическую самостоятельность. Оно стало частью Польско-Литовского государства. Смоленская земля была возвращена России в 1514, захвачена Польшей в 1618 и вновь возвращена в 1667.
Г. Горелов
Правящие князья
На столе в Смоленском княжестве утвердилась так называемая династия Ростиславичей, основателем которой был Ростислав Мстиславич (1128-1160), сын старшего сына Владимира Мономаха, Мстислава Великого.
Вячеслав Ярославич 1054-1057
Игорь Ярославич 1057-1060
Изяслав Ярославич раздел земли 1060-1073
Святослав Ярославич раздел земли 1060-1073
Всеволод Ярославич раздел земли 1060-1073
Владимир Всеволодович Мономах 1073-1095
Давыд Святославич 1095-1097
Святослав Владимирович 1097-1113
Вячеслав Владимирович 1113-1116
Правление посадников Владимира Мономаха... 1116-1128
Ростислав Мстиславич 1128-1160
Роман Ростиславич 1160-1173
Ярополк Романович 1173-1174
Роман Ростиславич (вторично) 1174-1175
Мстислав Ростиславич Храбрый 1175-1177
Роман Ростиславич (в третий раз) 1177-1180
Давыд Ростиславич 1180-1197
Мстислав-Борис Романович Старый 1197-1214
Владимир-Дмитрий Рюрикович 1214-1219
Мстислав-Фёдор Давыдович 1219-1230
Святослав Мстиславич-Борисович 1232-1238
Всеволод Мстиславич-Борисович 1239-1249
Глеб Ростиславич 1249- 1278
Михаил Ростиславич 1278-1279
Фёдор Ростиславич Чёрный 1280-1297
Александр Глебович 1297-1313
Иван Александрович 1313-1358
Святослав Иванович 1358-1386
Юрий Святославич 1386-1391
Глеб Святославич 1392-1395
1395-1401 гг. - литовская оккупация.
Юрий Святославич (вторично) 1401-1405
Использованы материалы кн.: Сычев Н.В. Книга династий. М., 2008. с. 106-131.
Смоленское княжество продолжало управляться князьями ветви Ростиславичей. Смена князей на смоленском столе во второй половине ХПІ века по-прежнему соответствует принципу родового старейшинства. В 1239 г. великий князь владимирский Ярослав Всеволодич сажает в Смоленске Всеволода Мстиславича, младшего брата прежнего князя Святослава71. Позже смоленским столом владеет его младший троюродный брат Ростислав Мстиславич (сын Мстислава Давыдовича, смоленского князя 20-х гг. XIII в.). После смерти Ростислава в Смоленске княжат последовательно его сыновья: Глеб (ранее 1269-1277 гг.), Михаил (1277-1279 гг.) и Федор (1280-1297 гг.). В 1297 г. Александр Глебович, старший племянник Федора (княжившего одновременно в Ярославле - см. об этом ниже), в нарушение “старейшинства” захватывает смоленский стол. Александру в 1313 г. наследует его сын Иван, а тому в 1358 г. - его сын Святослав72. Оба последних князя в момент смерти их отцов были старейшими среди Ростиславичей (не имели живых дядьев), поэтому нет оснований полагать, что наследование ими смоленского стола означало переход от родового принципа наследования (от старшего брата к младшему и от младшего из братьев" к старшему племяннику) к отчинному (от отца к сыну).
Во второй половине XIII столетия в составе Смоленской земли образовалось Вяземское княжество. В летописании Северо- Восточной Руси описывается усобица 1299 г.: смоленский князь Александр Глебович осадил г. Дорогобуж, но на помощь дорого- бужцам пришел князь Андрей Михайлович Вяземский (сын Михаила Ростиславича); в результате приступ был отбит73. Позже в Вязьме княжит Федор Святославич, двоюродный племянник Андрея (и родной - Александра Глебовича): известно, что в 40-е годы XIV в. он оставил это княжение, ушел на службу к московскому князю Семену Ивановичу (своему зятю) и получил от него в держание Волок74. В письме великого князя литовского Ольгерда константинопольскому патриарху 1371 г. упомянут князь Иван Вяземский, сложивший крестное целование Ольгерду и перешедший на сторону Дмитрия Ивановича Московского75. Это князь Иван Васи льевич “Смоленский”, участвовавший под началом Дмитрия в походе на Тверь 1375 г.76: в родословных книгах записано, что Иван Васильевич (сын Василия Ивановича, родной племянник смоленского князя Святослава Ивановича), будучи изгнан Ольгердом, ушел к Дмитрию Московскому77. Прежнему вяземскому князю Федору Святославичу Иван Васильевич приходился двоюродным внучатым племянником. В договоре смоленского князя Юрия Святославича с польским королем Ягайло и его братом Скиргайло от 16 сентября 1386 г. упоминается князь Михаил Иванович Вяземский78. Очевидно, это сын Ивана Васильевича (т. е. двоюродный племянник Юрия Святославича)79. В 1403 г., когда Вязьму захватил великий князь литовский Витовт, там находились князья Иван Святославич (брат Юрия Святославича Смоленского) и Александр Михайлович (сын Михаила Ивановича)80. Таким образом, Вяземское княжество за более чем 100 лет своего существования lie закрепилось за какой- либо определенной “субветвью” Ростиславичей: там княжили представители не менее чем трех таких субветэей*1.
Сходной была ситуация и в Брянском княжестве, перешедшем, кан сказано -выше, -ь тоды ИИ ъ. ъ "рукл смянкиетязга. надаэей. Здесь первым достоверно известным князем из Ростиславичей был Василий Александрович, второй сын Александра Глебовича (до 1314 г., с перерывом 1309-1310 гг., когда Брянск захватывал его дядя Святослав Глебович); позже в Брянске княжил Дмитрий Романович, сын младшего брата Александра Глебовича Романа (с перерывом 1339-1340 гг., когда брянский стол с помощью Москвы занимал сын Святослава Глебовича Глеб)82 ГТ"кіледним брянским князем из смоленской ветви был (1357 г.) сын старшего сына Александра Глебовича Ивана - Василий Иванович83 (чей сын и внук были Вяземскими князьями).
По-видимому, во второй половине XIII в. в составе Смоленской земли, на‘ее восточной окраине, возникло Можайское княжество. Первым известным можайским князем был Федор Ростиславич, затем ставший (ок. 1260 г.) князем ярославским, а с 1280 г. - одновременно и смоленским84. В конце XIII - начале XIV в. (окончательно в 1303 г.) территория Можайского княжества перешла под власть московских князей85.
Под 1314-1315 гг. в летописях упоминается князь Федор Ржевский, бывший наместником Юрия Даниловича Московского в Новгороде86. По-видимому, это Федор Святославич, позже известный как князь Вяземский: Ржевское княжество примыкало к Вяземскому с севера; очевидно, перейдя на княжение в Вязьму, Федор объединил под своей властью Вяземское и Ржевское княжества и утратил Ржеву вместе с Вязьмой, уйдя в 40-е годы на службу к московскому князю87.
На крайнем северо-востоке Смоленской земли в XIV веке существовали также два крошечных княжества - Фоминское и Бе- резуйское (с центрами в Фомине городке и Березуе близ Ржевы, у границы Тверского княжества). Фоминские князья упоминаются в летописях под 1339 и 1387 гг., известны они и по родословным книгам*8. Князь Василий Иванович Березуйский упоминается под 1370 г.89 Свое происхождение как фоминские, так и березуйские князья вели, по-видимому, от Константина, брата Мстислава Давыдовича (смоленского князя 20-х гг. XIII в.)90.
В целом, хотя и можно говорить об усилении дробления Смоленской земли во второй половине XIII-XIV вв., для нее не стало характерным закрепление удельных княжеств за определенными княжескими линиями (как это имело место в Черниговской земле).
Центральная часть земли постоянно оставалась в руках смоленского князя. Ничего не известно об уделах старших сыновей смоленских князей Александра Глебовича (1297-1313 гг.) и Ивана Александровича (1313-1358 гг.) - соответственно Ивана и Святослава. По- видимому, для того, чтобы не усугублять дробление территории, смоленские князья в XIV веке не выделяли старшим сыновьям уделов (во всяком случае крупных)91.
В XIV веке смоленские князья начинают именоваться “великими”: так титулуются Иван Александрович (в договоре с Ригой около 1340 г.92), его преемники Святослав Иванович (в московско-литовском договоре 1372 г., в московско-тверском договоре 1375 г. и в летописи93) и Юрий Святославич (в договоре с Ягайло 1386 г.)м. По-видимому, великокняжеский титул был принят Иваном Александровичем (в промежуток 1313-1340 гг.) и признавался соседями Смоленского княжества.
Есть сведения (правда, отрывочные и разделенные значительными промежутками времени), из которых можно заключить, что в период после Батыева нашествия смоленские князья признавали политическое старейшинство великих князей владимирских. В 1239 г. великий князь Ярослав Всеволодич выбил из Смоленской земли литовцев и “смольняны урядивъ, князя Всеволода посади на столі”95, т. е. возвел на княжение в Смоленске своего ставленника. В 1269 г. смоленский князь Глеб Ростиславич участвует в походе на Новгород великого князя владимирского Ярослава Ярославича96. В 1294 г. третьего В то время по старшинству из смоленских князей Романа Глебовича великий князь Андрей Александрович “посла” (!) с новгородцами воевать шведскую крепость в Корельской зем ле97. Можно полагать, что Роман был наместником Андрея в Новгороде98. В 1311 г. князь Дмитрий Романович возглавляет новгородские войска в походе на Емь99: новгородским князем в это время был Михаил Ярославич и Дмитрий, видимо, выполнял в Новгороде роль его наместника.
Еще в первой половине - середине ХПІ в. обозначился натиск на смоленские земли Литвы1*®. В конце 30-х гг. XIV в. смоленский князь Иван Александрович признавал великого князя литовского Гедимина своим “старейшим братом”1®*. Наступление Великого княжества Литовского на суверенитет Смоленского княжества натолкнулось на сопротивление занимавших со второй четверти XIV в. великокняжеский стол во Владимире московских князей (не хотевших, видимо, терять собственного сюзеренитета над Смоленском). В 1352 г., после военного похода великого князя Семена Ивановича, Смоленск вернулся под сюзеренитет великого княжества Владимирского102. Во второй половине 50-х годов великий князь литовский Ольгерд совершает несколько походов на смоленские земли, захватывает Ржеву, Белую, Мстиславль103. В 1360 г., когда московские князья временно утратили великокняжеский стол во Владимире, смоленский князь Святослав Иванович был вынужден вновь признать свою зависимость от Литвы, в это же время Ольгерд овладел Брянском104.
Но уже в 1365 г. происходит смоленско-литовская война105. По-видимому, в начале 1368 г. смоленский князь заключает союз с Дмитрием Ивановичем Московским, однако затем Смоленск вновь оказывается в зависимости от Литвы. Смоленские войска участвуют в походах Ольгерда на Москву 1368, 1370 и 1372 гг.10® К середине 70-х годов Смоленск порывает с зависимостью от Ольгерда и вновь входит в союз с Москвой107. В ответ Ольгерд в 1375 г. “повоевалъ Смоленьскую волость”108.
В 1386 году, после заключения Кревской унии Великого княжества Литовского с Польским королевством, брат ставшего польским королем великого князя литовского Ягайлы Скиргайло Ольгердович нанес поражение князю Святославу Ивановичу, выступившему в союзе со старшим братом и соперником Ягайлы Андреем Ольгердовичем и пытавшемуся отвоевать Мстиславль. Князь Святослав погиб в бою, литовская рать пришла к Смоленску, и Скиргайло посадил на смоленское княжение сына Святослава Юрия109, заключившего осенью того же года неравноправный мирный договор со Скиргайло и Ягайло110.
Окончательное падение независимости Смоленска произошло при Витовте. В 1395 г. “князь Витовтъ Литовьскыи взя город Смол- нескъ и намістникь свои посади”111. Однако в 1401 г. “прияша смолняні князя своего Юрья Святослалича на княженье, а княжя наместника Витовтова князя Романа Бряньского убиша. И приходи князь Витовтъ со всею силою литовьскою къ Смолненску, и стоя под городом 4 недели, и биша пушками город, и отъиде от города, съ князем Юрием миръ вземъ по старині; а смолняні съ княземъ Юрьемъ бояръ своих избиша, который перевіт держалі ко князю Витовту”112. Но восстановление независимости Смоленского княжества оказалось недолгим. В 1403 г. литовские войска захватили Вязьму - последний из уделов, остававшихся под властью Смоленска113. В 1404 г. Витовт подступил к Смоленску, осаждал город 7 недель - безуспешно114. Но силы были явно неравны, и князь Юрий в том же году выехал “на Москву князю Василью поклонитися, чтобы его поборонилъ от великаго князя Витовта; а в то время перевітнице предаша град Смолнескъ князю Витовту Литовъс- кому”115.
Нет необходимости в этой статье возвращаться к славным страницам древней истории Смоленщины IX-XII веков, героическим эпизодам, связанным с историей Северной и Отечественной (1812 г.) войн. Эти вопросы уже получили достаточное освещение в исторической литературе. Цель ее - попытка дать наиболее приближенное к действительности освещение событий одного из интереснейших периодов в истории Смоленского края - периода, продолжавшегося со 2-й половины XIII по первую половину XVI века.
Интерес читателей журнала, видимо, вызвал очерк Н. Чугункова-Кривича "За землю отчую" ("Край Смоленский", №№ 9-12, 1992), опубликованный в рубрике "Малоизвестные страницы истории". Боюсь, что, прочитав, его, смоляне вряд ли стали яснее представлять события, происходившие на Смоленщине в начале XVI века. В этом я не вижу особой вины автора, пользовавшегося, видимо, многочисленными монографическими и научно-популярными изданиями, опирающимися на точку зрения московских летописцев и историков XVI-XVII веков, сложившуюся на события, происходившие на территории Белой Руси в XIV-XVI веках. Какова же реальная историческая канва этих событий?
Несомненно, просвещенному читателю известен тот факт, что в конце IX-X веков нашей эры на территории Смоленщины "формируется объединение племен, известное по летописным сообщениям под именем кривичи" (1). В этническом отношении это было славяно-балтское объединение с тенденцией постепенной ассимиляции в нем балтских элементов. Все это несколько отличало кривичей от других восточных и южных племенных союзов. "Характер наряда и украшений имеет специфические черты, не свойственные другим славянским группам населения, проживавшим южнее" (2). Летописи говорили о многочисленности кривичей: "...иже седять на верх Волги, и на верх Двины и на верх Днепра" (3).
На верховьях Волги их этническая принадлежность была нарушена притоком иных племен, а по верховьям Днепра и Двины в основном осталась прежней. Те же летописи упоминают сначала два города кривичей: Смоленск и Полоцк. Позднее к ним добавляются Витебск, Усвяты, Копысь, Браслав, Орша, Минск. На основании исследований белорусских и русских археологов удалось выяснить, что близки кривичам в этническом отношении были еще два славянских племенных союза - дреговичей и радимичей, "в культуре и языке которых переплетались как славянские, так и балтские элементы" (4). Нетрудно заметить, что территория, населенная тремя вышеупомянутыми племенными союзами, большей своей частью входит в состав теперешней Республики Беларусь и почти целиком совпадает с этнической картой расселения белорусов, составленной на основании переписей населения конца XIX - начала XX века (царское правительство трудно заподозрить в белорусофильстве). На этой территории в IX-X веках образовались три удельных княжества: Смоленское, Полоцкое, Черниговское, причем Полоцкое княжество долгое время проводило самостоятельную политику по отношению к Киеву, за что неоднократно наказывалось киевскими правителями. По сложному стечению обстоятельств в этих походах на Полоцк вынуждены были принимать участие смоляне и черниговцы. Позднее в XII-XIII веках эта борьба между Смоленским и Полоцким княжествами носит не этнический (его просто не может быть ввиду однородности этноса), а главенствующе-региональный характер. Но это предмет особого исследования.
Когда же в начале XIII века Полоцкое княжество становится объектом нападения крестоносцев, не кто иные как смоляне первыми приходят ему на помощь. Летописное отражение эти события получили на страницах "Хроники Ливонии" Генриха Латвийского (5). В 1222 году опять вместе "...король смоленский, король полоцкий... отправили послов в Ригу просить о мире. И возобновлен был мир, во всем такой же, какой был заключен ранее" (6). В 1229 году они возобновляют договор с Ригой; "та же правда буди Русину в Ризе и Немчичю по Смоленскои волости и по Полотьскои и по Виьбьскои" (7). Правда, в то же самое время Полоцк не оставляет попыток усилить свое влияние в западно-русском регионе.
А за три года до этого в 1226 году летопись повествует о том, что "въеваша Литва Новогородцкую волость и много зла сътвориша Новугороду, и около Торопца, и около Смоленска, и до Полтеска" (8). Несомненно, это та самая "Литва", которая в 1216 году должна была участвовать в объединенном походе Владимира полоцкого против крестоносцев. Еще в конце XII века литовцы использовались Полоцком для борьбы со Смоленском (1180) и в походе против Новгорода (1198 г.). "Литва" предпринимала и самостоятельные набеги на полочан и других соседей, но они все жестоко пресекались (например, в 1216 и 1226 гг.). Что же касается набегов "литвы" на Смоленскую и другие земли западной Руси (1200, 1225, 1229, 1234, 1245 гг. и др.), то они "могли быть только в интересах Полоцка, который их инспирировал против соседних земель и которые осуществлялись через Полоцкую землю" (9). Дело в том, что Полоцкое княжество "все более попадало под политическое и экономическое влияние Смоленска" (10), а в 1222 году даже столица княжества - Полоцк была захвачена смоленскими князьями ("...Смолняне взяли Полотеск, генваря в 17 день" (11). Стремление Полоцка ослабить это смоленское давление, а может быть, даже попытаться подчинить его себе совпадало с некоторым повышением военной активности "литвы". Вполне возможно, что литовцы выполняли в некоторой степени роль полоцких наемников. В подобных целях их использовали в своих междоусобных войнах и польские князья (12). В целом же нападения "литвы" не были "частью какого-либо плана, не ставили литовцы своей целью и присоединение русских земель. Скорее это было похоже на набеги с целью захвата пленных и разграбления деревень". (13)
В конце 30-х - начале 40-х годов XIII века с восточной Литвой стремится наладить отношения ее юго-восточный сосед - Новогородское (Новогрудское) княжество, за землями которого закрепилось название "Черная Русь". К этому времени Новогородская земля была достаточно хорошо развита как в сельскохозяйственном, так и в ремесленном отношениях, вела оживленную торговлю. (14) "На сравнительно небольшой территории Новогородской земли было много городов: Новогородок, Слоним, Волковыск, Городен, Здитов, Зельва, Свислочь и др." (15) Эта земля не подвергалась сколько-нибудь серьезным походам монголо-татар. Археологические данные говорят о широких и многообразных связях Новогородчины с Полоцком и Турово-Пинской землей, что знаменовало собой в середине XIII века начало процесса экономического и политического сближения белорусских земель.
Для объединения этих земель в единое государство, необходимо было решить вопрос с территорией Верхнего Понеманья, которую по всем археологическим и этно-топонимическим данным как раз и следует соотносить с древней "Литвой", правда не всею, а только восточной ("литвинами"), западная же Литва ("жмудины") еще какое-то время сохраняла определенную самостоятельность.
Под влиянием агрессии крестоносцев и в связи с изменением социально-экономических отношений внутри литовских племен в начале XIII века наблюдается определенная тенденция к их объединению, что в свою очередь, как уже замечалось, перекликалось с подобными тенденциями в западно-русских землях.
Связи "Литвы" с ними не были однозначными. "Здесь были и вооруженные столкновения, вполне естественные для эпохи феодальных войн, княжеских междоусобиц и постепенного преодоления феодальной раздробленности" (16). Сближение Литвы с землями Белой Руси несомненно было продиктовано и потенциальной опасностью, исходившей от монголо-татар, предпринимавших в это время довольно активные экспедиции на территорию Галицко-Волынской Руси.
Центром консолидации становится Новогородская земля, чему способствовал во второй трети XIII века приток сюда населения из других белорусских областей. Однако, эта роль Новогородка как объединительного центра долгое время не была отражена в исторической науке. "Даже уже в 50-70-е годы нашего столетия, когда благодаря археологическим исследованиям был выявлен исключительно высокий уровень экономики и культуры древнего Новогородка и его области, так называемой Черной Руси, исследователи по-прежнему отказывали ему в самостоятельном значении и; показывали его только как объект завоеваний Литвы, которая в свою очередь отождествлялась с современной Литвой, что совершенно искажало историю образования Великого княжества Литовского".(17) Даже В.Т. Пашуто, книга которого "Образование Литовского государства" (М., 1959 г.) способствовала утверждению тезиса о литовском завоевании Беларуси, не был вполне уверен в истинности своих положений, когда отметил, что "дальнейшие успехи нашей науки, вероятно, приведут к пересмотру представленных здесь аргументов и выводов. Чем быстрее это случится, тем: лучше". (18)
Начальный этап образования Великого княжества Литовского связан с именем литовского князя Миндовга, чьи владения располагались в левобережной части верхнего Немана по соседству с новогородскими землями. Судя по летописным данным, жизненный путь Миндовга на протяжении первой половины XIII века - это путь князя-наемника. В 1219 году он обязуется воевать под руководством галицко-волынского князя с поляками.(19) Ту же самую задачу он выполняет и в 1237 году.(20) В 1245 году он участвует в междоусобицах на стороне Даниила Галицкого. (21) Неудачное участие в борьбе с Тевтонским Орденом в 1246 году окончилось для Миндовга крупным разгромом его земель, что послужило началом межкняжеской борьбы в землях союза племен, возглавлявшегося Миндовгом с 1238 года. "Изгнанный из Литвы, он вынужден был убежать "с многими своими боярами" в соседний Новогрудок.(22) Новогородское боярство уже давно лелеяло мечту о ликвидации политической зависимости от Галицко-Волынского княжества (с Полоцким княжеством, частью которого юридически являлись новогородские земли, боярство уже давно не считалось), снижении татарской опасности, расширении своего влияния на соседние земли. Миндовг для решения этих задач подходил как нельзя кстати, кроме того появилась прекрасная возможность вмешаться в междоусобную борьбу литовских феодалов дабы нейтрализовать разорительные последствия их набегов на земли Черной Руси (это подтверждает тот факт, что Миндовг пришел в Новогородок не как завоеватель, а как беглец, выгодный местному боярству).
Став новогородским князем и приняв православие (23), Миндовг в начале 1249 года изгоняет из Литвы ее князей Товтивила, Эрдзивила и Викинта и вновь становится литовским князем, ответив "вражбою... за ворожьство". Таким образом была "поймана вся земля Литовськая". (24)
Как видим, ни о какой упоминаемой в целом ряде работ по истории образования Великого княжества Литовского "экспансии Литвы" (25) и завоевании Черной Руси речи не идет. Скорее, наоборот, Черная Русь объединяется с Литвой (под патронатом Новогородка), правда пока не надолго.
Сын Миндовга Войшелк не только сумел расстроить планы Галицко-Волынского княжества по присоединению территории Черной Руси, восстановить Новогородско-Литовское государство, некогда созданное при помощи отца, но и присоединить соседние балтские земли Деволтву и Нальшаны. (26)
Вскоре власть Новогородско-Литовского государства добровольно признали Полоцк, который к этому времени потерял былое могущество, что позволило крестоносцам отнять у него Верхнее Подвинье, и Турово-Пинская земля, входившая к этому моменту в орбиту влияния галицко-волынских князей. "Присоединение этих двух белорусских земель сразу дало не только военно-политический, но и этнический перевес славянского элемента над. балтским". (27)
Более высокий уровень развития славянской культуры по сравнению с литовской привел к ее доминированию во вновь образованном государстве - Великом княжестве Литовском (далее ВКЛ), а язык Белой Руси стал государственным.
При князе Витене около 1315 года в состав ВКЛ была включена Берестейская (Брестская) земля, а позднее и весь юг современной Беларуси.
В период правления великих князей Гедимина (1316-1341) и Ольгерда (1345-1377) территория ВКЛ значительно расширилась за счет земель Полоцкого, Минского, Витебского, Киевского и Волынского княжеств. Они прекратили практику перехода уделов в руки сыновей после смерти отцов. Земли теперь передавались на имя великого князя. Подобным образом перешли к Ольгерду витебские земли (он был женат на дочери витебского князя Марии).
Таким образом, налицо формирование Новогородско-Виленского (Гедимин перенес столицу в Вильну) центра объединения земель Западной (Белой), Южной Руси и Литвы и создание единого государства - Великого княжества Литовского и Русского, призванного противостоять татарской и немецкой агрессии. Говоря о становлении в XIV веке Русского национального государства, историки "имеют в виду только Московское государство, упуская из виду, что княжество Гедимина в большей степени стало русским, чем литовским. Великое Литовско-Русское княжество выдвигало программу восстановления былой целостности Руси, стало на путь объединения русских земель" (28). Славянский характер государства подтверждают и характер браков великих князей (Ольгерд был дважды женат на витебской и тверской княжнах, его брат Любарт - на владимирской княжне, а сестры были замужем за тверским и московским князьями) и старобелорусский язык, на котором общались жители княжества, да и сами великие князья. Этот язык восприняли литовские и жемайтские бояре (Радзивиллы, Гаштольды, Гедройцы, Монвиды и др.). Несомненно можно говорить о процессе ославянивания в ВКЛ литовской этнической среды.
Исходя из этого, необходимо подчеркнуть, что к середине XIV века в Восточной Европе создались не один, как считали и считает ряд историков, а два основных центра объединения земель Руси. "Ольгерд стал соперником московским князьям, а очень скоро и опасным врагом". (29)
Смоленское княжество в XIV веке оказалось на водоразделе противоборствующих объединительных тенденций. К какой из сторон больше тяготел Смоленск? Судя по всему, в более выгодном положении находилось Великое княжество Литовское, к этому времени уже включившее в свой состав этнородственные смолянам полоцко-минские земли, объединенные общей социально-политической историей XI-XIII веков Черниговские и Киевские земли, хорошо известные смолянам и по ведению торговых дел (в пределах вышеназванных территорий находились главные торговые и транспортные артерии Смоленщины - Днепр и Двина с их притоками). С Московской Русью отношения были менее тесные как в торгово-экономическом, так и политическом отношениях, а "знаменитая впоследствии единственная дорога от Смоленска на Вязьму - Можайск (и далее на Москву), возникла... только в эпоху возвышения Москвы (XIV веке - Г. Л.)" (30). Немаловажную роль в ее возникновении сыграла объединительная политика московских князей, направленная на расширение подвластной им территории за счет земель Белой Руси и в частности Смоленского княжества как составной их части.
В этот период на Смоленщине формируются более многочисленная пролитовская и промосковская партии. Но не они определяли политическое лицо княжества. Значительный перевес над ними имело общественно-политическое течение, направленное на сохранение самостоятельности земли, в общем-то оправданное в первой половине XIV века и гибельное для княжества в изменившихся внешнеполитических условиях второй половины века.
Попытки присоединения Смоленских земель делались как с московской, так и с литовско-русской сторон. В 1351 году великий московский князь - Симеон Гордый предпринял такую попытку "поиде ратию к Смоленьску в силе тяжце и велице, а с ним братья его и вси князи". Правда, поход не достиг поставленной цели, и Симеон "стоял на Угре"... и оттоль послы посылал в Смоленьск", (31) вскоре добившись замирения со смоленскими князьями.
Действия великого литовского князя Ольгерда были более удачными. В 1356 году он "воевал Брянеск и Смоленеск... и потом нача обладати Брянским" (32). В 1359 году "Олгерд Гедиминовичь приходил ратью к Смо.леньску, и град Мстиславль взял, и наместники свои в нем посадил. Того же лета... посла сына своего Андрея со многою силою ко Ржеве, и град взял, и наместники своа в нем посадил". (33)
Под 1363 годом Тверская летопись повествует о походе Андрея Ольгердовича на Хорвачь и Рудень (Рудню) - города Смоленской земли.
В политике смоленских князей этого периода не прослеживается какой-либо четкой внешней ориентации. Прежняя направленность ее на сохранение самостоятельности княжества приводит к балансированию между интересами литовско-русского и московского княжеств. Так в 1370 году смоленский князь Святослав Иванович участвовал в походе Ольгерда на Москву, организованный с целью оказания помощи тверскому князю Михаилу Александровичу, на сестре которого был женат великий литовский князь. Основная идея похода заключалась в попытке ослабить Московскую Русь, и придать новый импульс объединительным тенденциям ВКЛ. "И взя великий князь Святослав Протву и отпусти вся люди тоя земли к Смоленску, ...тогда же и Верею Олгерд и Святослав взяша".(34) Были сожжены и разграблены московские приграничные города на реке Тросне, 21 ноября литовско-смоленские полки разбили московский сторожевой полк, осадили Москву, но не взяли и через три дня, разграбив окрестности, сняли осаду.
Но уже в 1375 году мы видим Ивана Васильевича Смоленского участвующим в совместном походе, организованном московским князем Дмитрием Ивановичем, против Михаила Александровича тверского, получившего в Золотой Орде ярлык на великое княжение.(35) В том же году смоляне поплатились за участие в этом походе. "Того же лета князь велики Литовский Олгерд Гедиманович прииде ратью к Смоленску, глаголя: почто естя ходили воевати князя Михаила Тверскаго? И тако всю землю Смоленскую повоева и поплени". (36)
Попытки ведения смоленскими князьями самостоятельной политики или: расширения территории княжества путем возвращения некогда принадлежавших ему земель как правило заканчивались неудачей. В 1386 году смоленский князь Святослав Иванович, объединившись с убежавшим ранее в Москву бывшим полоцким князем Андреем Ольгердовичем, считавшим себя незаслуженно обиженным отцом великим князем литовским Ольгердом, (назначил своим преемником его младшего брата Ягайло) и стремившимся завоевать корону Великого княжества, напал на Витебск и Оршу. Серьезного результата они не добились, несмотря на крайне жестокие меры по отношению к местным жителям ("много злого так христианом, як и поганом учинили, ...запирали в хаты и палили, смолу горячую на них льючи, других, подваживши избы, клали жиями под стены, а потом ваги отъимаша и люд стены давили, инших мущизн, жен и детей на коле встыкали"). (37) Этим, разбойничьим походом воспользовались и крестоносцы, подвергнув разорению северо-западные земли ВКЛ, "спаливши околицы Лукомля, Дриссы и много всяких деревень, забравши несколько тысяч людей в неволю". (38)
Потерпев здесь неудачу, Святослав с сыновьями Глебом и Юрием направился к городу Мстиславлю, еще в 1359 году включенному в состав ВКЛ. "По дороге они ловили литовских чиновников, воинов. Этих людей вместе с семьями предавали жестоким казням".(39) "И много зла, идуще, учиниша земле Литовской воюя землю Литовськую",- упоминает даже московский, лояльно настроенный к Святославу, летописец. Смоленская рать взяла Мстиславль в осаду. "Добывал уставечными штурмами, подкопываючи стены, также таранами... а волость Мстиславскую всю спустошили и выпалили, и много христианской крови пролилося от меча его" (40). Но на одиннадцатый день к городу подошли четыре полка ратников литовско-русского княжества, "и бысть межь их брань велиа и сеча зла и падоша мертвии мнози на реце на Вехре. И по.сем князи Олгердовичи одолеше, а Смолняне побиени быша, а инии побегоша".(41) В этой битве погибли князь Святослав Иванович и его двоюродный брат Иван Васильевич - герой Куликовской битвы.
Литовские князья, взяв выкуп со Смоленска, посадили в нем на княжение сына Святослава - Юрия, "и всю Русь Полоцкую, Лукомскую, Витебскую, Оршанскую, Смоленскую, Мстиславскую, з оных бед успокоили и до послушенства князства Литовского привели".(42) По договору, подписанному Юрием Святославичем в Вильне, последний обязался великому князю литовскому Ягайло: 1) "с ним за одно быти"; 2) никогда не выступать против короля; 3) "помогати ми королю бес хитрости, где коли ему надобе", выступать с войском по первому требованию короля, а в случае болезни, послать своего брата; 4) с кем король и великий литовский князь враждует, с тем и Смоленскому княжеству "миру не держати". (43) Фактически Юрий принес вассальную присягу великому князю Ягайло, следовательно, Смоленская земля в 1387 году становится частью ВКЛ. Таким образом, теперь вся Белая Русь (под этим термином с XII века подразумевались смоленские и полоцко-минские земли) вошла в состав Литовской Руси.
В 1392 году великим князем литовским стал Витовт Кейстутьевич, двоюродный брат Ягайло. Он "хотел основать мощное государство, которое было бы полностью независимо от Польши (зависимость эта наступила в 1385 году, когда под влиянием агрессии Тевтонского ордена возникла необходимость объединения сил, и в замке Крево была заключена уния между ВКЛ и Польшей, а Ягайло стал не только великим князем литовским, но и польским королем) и самому короноваться на Литовско-Русского короля" (44).
Витовт был женат на дочери смоленского князя Анне Святославовне (вторая дочь Святослава - Ульяна, также вышла замуж за литовского князя Товтивила), следовательно Смоленщину связали с ВКЛ не только вассальные, но и династические узы. Дочь Витовта и Анны - Софья в 1390 году стала женой великого московского князя Василия I. Это был не просто династический брак. Этим было положено начало временному политическому обоюдовыгодному союзу между Литовской и Московской Русью. Витовт получил от Москвы определенную поддержку для борьбы с католицизацией подвластной ему территории и существенно увеличил шансы стать полностью независимым правителем (Кревская уния ограничивала права великих князей литовских в области обороны и внешней политики, а также ставила в привилегированное положение католическую религию). Василий I развязал руки для дальнейшего увеличения территории Московского княжества, в частности за счет новгородско-псковских и рязанских земель.
Положение Витовта было незавидным, если учесть, что во всем ВКЛ в этот период шла борьба между удельными князьями, которые для достижения своих целей использовали даже отряды крестоносцев или монголо-татар. Внес свою лепту в эту "смуту" и смоленский князь Юрий, нарушивший подписанный им договор и вновь попытавшийся проводить в создавшихся условиях самостоятельную, независимую от Вильны и Москвы, политику, опираясь в достижении своих целей на рязанского князя Олега Ивановича, на дочери которого он был женат. Не изменила существенно положения и. попытка Витовта в 1393 году заменить Юрия на его брата Глеба, принадлежавшего к партии сторонников великого князя. Более того, в 1396 году вспыхнула междоусобная борьба между смоленскими князьями Святославичами во многом, видимо, инспирированная Юрием. Узнав о приближении к Смоленску войска Витовта, Юрий бежал к своему тестю в Рязань. Витовт "пришедши до Смоленска, взял место и замок доброволне поданый собе" (45), пленив, отослал в Литву смоленских Святославичей и поставил в городе своих наместников Якова Ямонтовича и Василия Борейковича (46). Москва все это время сохраняла нейтралитет, исходя из интересов литовско-московского политического союза.
В том же 1396 году в Смоленске состоялись встречи между Витовтом и Василием I. Еще за 10 миль от города Василий получил почетный эскорт из 10 тысяч человек, а в миле от Смоленска его встречал сам Витовт. При въезде князей в город был дан пушечный салют, продолжавшийся около двух часов (47). "Результатом визита явилось установление границ литовско-русского и Московского княжеств. За ВКЛ признавались территории Белой (Смоленская, Полоцко-Минская земли), Черной (Гродненская и Брестская земли), Малой (Украина) и Червоной (Галицко-Волынские земли) Руси, а также часть территории Великой Руси (Брянские, Орловские земли).
Однако, смоленский князь Юрий Святославич не оставлял мысли о возврате некогда подчиненных ему земель. Как нельзя кстати оказалось тяжелое поражение, нанесенное войскам Витовта золотоордынскими ханами Темир-Кутлуем и Едигеем на реке Ворскле в 1399 году (в этой битве пали герои Куликова поля Андрей и Дмитрий Ольгердовичи и князь Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский). В своей борьбе Юрий нашел поддержку со стороны Олега рязанского. Поражение на Ворскле вызвало запоздалую, но довольно решительную попытку последнего "раздвинуть границы своего влияния и претендовать если не на ведущую роль в собирании русских земель, то, во всяком случае, поставить Рязань в первые ряды княжений. В 1401 году, не исключено при полном одобрении ордынских владык он затеял отторжение от Литвы Смоленска" (48).
"В лето 6909 (1401) ... князь велики Олег Иванович Резанский с зятем своим Юрьем Святославичем Смоленским и з братьею своею... ратью поидоша к Смоленску, удобно время усмотревше понеже тогда Витофту Кестутьевичю до конца оскудевшу людми от Темир-Кутлуева побоища в поле чисте, ...и бысть тогда скорбь велиа и пустота людей в Литве" (49). Предварительно сторонники Юрия подняли в городе мятеж против правителя князя Романа Михайловича Брянского. Сам Роман был убит, "тылко жону и дети волно пустили", а "наместников Витолтовых и всех бояр смоленских, которые князя Юрия не хотели, тих побили" (50). Вскоре войско рязанского и смоленского князей подошло к городу, восставшие открыли ворота и вновь приняли князя Юрия.
Витовт предпринимал неоднократные попытки вернуть город (1401, 1402, 1403 гг.), но неудачно. После смерти Олега рязанского в 1402 году сторонники Витовта попытались поднять мятеж ("в граде Смоленске тогда крамола бысть, людий посекоша много" (51), но и он не принес желаемого результата. Лишь опираясь на силу польского короля Ягайло и при сохранении нейтралитета со стороны Москвы Витовту в 1404 году удалось вернуть Смоленск. "Витовт... винных всех... позабивал до троих тисячий, и, абы в Смоленску не было болшей уже бунтов, з князства обернул в воеводство" (52).
Так была закрыта последняя страница в истории Смоленского княжества. Было значительно ослаблено влияние одного из крупных центров феодального сепаратизма и сопротивления централизующемуся Белорусско-Литовскому государству.
Вхождение смоленских земель в состав ВКЛ не привело к сколько-нибудь серьезным изменениям в их общественной и экономической жизни. "Ряд земель (Витебская, Полоцкая, Киевская и Смоленская) сохранял автономию, и их политические права были зафиксированы в выданных великими князьями и неоднократно подтвержденных областных привилеях (уставных земских грамотах), гарантировавших привилегии тамошнего боярства и отчасти горожан, неприкосновенность ряда местных законов, обычаев, традиционных форм управления" (53). На Смоленщине сохранялись старые культурные традиции. Языковых, юридических и делопроизводственных барьеров также не возникло, так как государственным языком ВКЛ, как уже указывалось, был старобелорусский язык (близкий к древнерусскому), а законодательство опиралось на юридические нормы, зафиксированные еще в "Русской правде".
Смоленские землевладельцы стали составной частью класса феодалов ВКЛ, сохраняя привилегии старины "при известных ограничениях... финансовых, военных, внешнеторговых и внешнеполитических функций в пользу нового литовского верховного сюзерена" (54). Изменения в их составе были несущественны, преобладали смоленско-полоцко-минские фамилии, исповедовавшие православие. "В этих условиях не могло быть и речи о каком-то национальном и религиозном гнете" (55).
Экономическое положение Смоленщины в первой половине XV века было чрезвычайно сложным из-за разорительных войн конца XIV-начала XV века, в которых "людей много множество посекоша" и итогом которых были "власти (волости - Г. Л.) около Смоленска пусты" (56).
Разрушительное действие на экономику оказывали и стихийные бедствия. Это засуха и голод 1383-1384 годов, страшные моры 1387 и 1401 годов, ужасающий голод 1434 года, во время которого "в городе Смоленску по посаду и по улицам люди... людей ядали; ...брат брата родного своего убивал, и мор был силной, о таковом страху люди старые не могут паметовати" (57). Все это вызывало убыль и отток населения, отрицательно сказывавшиеся на экономике края.
Во второй половине XV века положение изменилось в лучшую сторону вследствие прекращения массовых военных действий и поощрения правительством ВКЛ переселения на Смоленщину населения из других районов. Так, например, в 1497 году разрешение от великого князя Александра на принятие переселенцев из других мест получил смоленский епископ (58). Шло постепенное восстановление хозяйства обезлюдевших территорий и разработка и обживание новых земель. Ширились контакты с другими регионами Беларуси, "создавались предпосылки для образования широкого внутреннего рынка. Подвинье и верхнее Поднепровье с Полоцком, Витебском и Смоленском представляли собой один экономический район" (59). Тесные экономические связи они поддерживали с Минском и Средним Поднепровьем, что в конечном итоге способствовало на территории данных регионов активизации процесса консолидации белорусской народности. "Основными в этногенезе белорусского народа были восточно-славянские племена - ...кривичи, дреговичи и радимичи... Таким образом, основная территория образования белорусской народности охватывала бассейн рек Западной Двины, Немана, Припяти и Верхнего Днепра" (60).
Православное духовенство Смоленщины, как и всей Беларуси, по-прежнему выполняло свои морально-идеологические функции, его авторитет поддерживался и использовался великими литовско-русскими князьями и крупнейшими феодалами государства. Земли православного духовенства по-прежнему пользовались правом неприкосновенности. Однако, уже отдельные события начала XV века закладывают основу будущей религиозно-политической борьбы между православием и католичеством на территории ВКЛ.
В 1413 году в Городле состоялся сейм, на котором ВКЛ и Польша подписали соглашения, расширявшие права и привилегии в Польше литовско-русских феодалов, но не всех, а лишь принявших католичество, католические учреждения также получили некоторые льготы на территории ВКЛ. Бояре собственно Литвы и Жмуди, принявшие в большинстве своем в конце XIV - начале XV века католическую веру, были поставлены Городельской унией в более выгодные условия, нежели белорусские, которые в то время придерживались традиционной православной веры. По этой причине в Литовско-Русском государстве сложились две враждебные партии - католическая и православная. Городельские соглашения активно поддерживались Польшей, видевшей в них, во-первых, правовую основу для постепенного подчинения себе территории ВКЛ и, во-вторых, прекрасную возможность умерить амбиции великого литовского князя Витовта, давно вынашивавшего, как уже говорилось выше, планы превращения Литовско-Русского государства в самостоятельное независимое королевство.
Одно из соглашений гласило: "Схизматики и другие неверные (некатолики) не могут занимать никаких высших должностей в Литовском государстве" (61). Эта и другие подобные статьи положили начало расколу и в среде белорусских феодалов. Часть из них стала переходить в католическую веру ради тех привилегий и постов, которые перед ними открывала римская вера. Феодалы-католики, таким образом, становились сторонниками Польши и всего польского, православное же боярство стояло на стороне белорусских национальных интересов. Религиозный раскол положил начало расколу государственному, ослаблению централизаторских тенденций в ВКЛ, результатом чего явится присоединение западных и центральных районов Княжества в XVI веке к Польше, а восточных районов (Западной Смоленщины и Брянщины) к Московской Руси. Но все это произойдет уже при преемниках Витовта, а пока он предпринимает еще один шаг в плане подготовки к созданию Литовско-Русского королевства. В 1415 году в Новогрудке Витовт созвал собор белорусского и южнорусского духовенства, который положил начало существованию самостоятельной православной церкви ВКЛ, независимой от московской митрополии. Первым ее главой (митрополитом) стал Григорий Цымвлак. Центром Литовско-Русской митрополии считался Киев, на самом деле церковные владыки чаще всего находились в Вильно. В грамоте Витовта по этому случаю писалось: "Мы, хоцячи, штобы ваша вера не меншыла, ни угибала, и церквам вашим бы строене было, учинили есьмо так митрополита, збором, на киевскую митрополию, штобы руская честь уся стаяла на рускай земли" (62).
В 1426 году в Лигнице, а затем в 1427 году в Городне (Гродно) обеспокоенные устремлениями Витовта собирались польские сеймы. Последний, понимая, что необходимо поторопиться, заручившись поддержкой императора Священной Римской империи Сигизмунда, теснимого турками и гуситами, решил в 1429 году короноваться на Литовско-Русский престол. Но ни в этом, ни в следующем году корона, посланная Сигизмундом, благодаря "стараниям" Польши и в частности епископа краковского Збигнева Олесницкого до Витовта так и не дошла. Витовт, уже больной, не перенес этой неудачи и 27 ноября 1430 года умер.
Смерть Витовта послужила толчком к новому подъему антицентрализаторской тенденции в Княжестве, к новому усилению власти крупнейших феодалов на местах, к новой войне сначала между представителями великокняжеского дома Скиргайлом и Свидригайлом, а затем между Свидригайлом и Жигимонтом, в основе которой лежали религиозно-политические противоречия.
Представители православной партии, к которой принадлежали члены таких известных в ВКЛ княжеских семей как Сангушки, Сапеги, Олельковичи, Острожские, Вишневецкие и другие, опасаясь, что католическая партия попытается взять верх, предложили на великокняжеский престол Свидригайло, своего сторонника. Вскоре Свидригайло стал великим князем. Ориентация его на продолжение политики Витовта, направленной на полную самостоятельность ВКЛ, рост политического влияния в государстве православных белорусских и южнорусских феодалов сразу же вызвали сопротивление со стороны литовско-католических магнатов (крупных феодалов) поддержанных Польшей. Все шло к войне. Предлог долго искать не пришлось. Имея довольно "упорный и неспокойный" характер, Свидригайло в 1431 году публично оскорбил польского посла, а затем бросил его в тюрьму. В ответ на это король Ягайло начал военные действия. "Война изобиловала жестокостями, расправами с мирными жителями и духовенством: католики избивали православных священников, православные вымещали свой гнев на католических ксендзах" (63). Но желанного перевеса над Свидригайлом польский король так и не добился. А после поражения под Луцком Ягайло предпочел заключить перемирие, решив расправиться со Свидригайлом руками самого литовско-русского великокняжеского дома в лице Жигимонта Кейстутовича, брата Витовта. Для этого за Жигимонтом в Стародуб, где он тогда княжил, из Польши были направлены "паны коронные" с предложением великокняжеской короны (64). Жигимонт дал согласие. В 1432 году он внезапно напал на Свидригайло и изгнал его из Литвы, став великим князем (Жигимонт I). Свидригайло убежал в Полоцк, бывший частью территории еще подвластных ему восточнобелорусских земель, где немедленно начал собирать силы для ответного удара. В том же году он "маючи великую помочь от тестя своего, князя Бориса тверского, также с полочан, смолян, киян и волынцов войска 50 000, тягнул до Литвы". У Ошмян произошла битва с войском Жигимонта I, где "Жигимонтова сторона войско Швидригайлово преконала, ...а Швидригайло коне пременяючи в малой дружине на Киев едво утек" (65).
В 1433-1435 годах Свидригайло неоднократно "воевал" территорию ВКЛ, не встречая серьезного сопротивления. Чтобы сузить базу восстания, Ягайло и Жигимонт издали привилей (законодательный акт - Г. Л.) 1432 года, согласно которому расширялись личные и имущественные права православных феодалов. Им так же, как и католикам, "гарантировались неприкосновенное владение отчинными и пожалованными имениями и право свободного распоряжения ими..., давались те же льготы... по части отправления государственных повинностей", предоставлялось право вступать в польско-литовские гербовые братства. В привилее была ясно обозначена и преследуемая им цель: "дабы на будущее время не было... разделения или какого-нибудь неравенства, коими может наноситься ущерб государству" (66). Эта сыграло не последнюю роль в поражении Свидригайло в 1435 году под Вилькомиром. В 1437 году Жигимонт овладел Полоцком и Витебском. Влияние же Свидригайло и его сторонников еще сохранялось на Смоленщине и Украине.
Прокатолическая политика Жигимонта I и попытка его выйти из катастрофических последствий голода 1438 года в ВКЛ путем усиления поборов с местного православного населения (в т. ч. и феодалов) привели к организации против него заговора сторонников православной партии - князя И. Чарторыжского и воевод Довгирда и Лелюса. "Намовившися княжата з дворяны... забили его в Троках на покою" (67). Произошло это в 1440 году.
Узнав о случившемся, в Литву из Валахии, служившей ему прибежищем, вернулся Свидригайло. Вскоре при помощи Польши, поддерживавшей сепаратизм в ВКЛ, исходя из собственных целей последующего ополячивания литовско-русских земель, установил свою власть на Волыни. Из заточения были выпущены "княжата русский", его сторонники, плененные некогда Жигимонтом. На великокняжеский титул претендовали сын Жигимонта I Михаил, небезызвестный Свидригайло (опирался, видимо, на поддержку части смоленских и полоцких феодалов), Олелько Владимирович, князь киевский внук Ольгерда и польский королевич Казимир сын Ягайло. "Рада же Литовьская... взяша из ляхов Казимера королевича на великое княжение Литовское и посадиша его со честью на стольнечьнои град на Вилне и на всей Роускои земли" (68).
За признание его великим князем Казимиру пришлось вести довольно, длительную борьбу. "Польский король также не утвердил его в этом достоинстве, а недовольные оборотом дела поляки выказали готовность поддерживать соперников Казимира, чтобы раздробить великое княжество и тем легче потом привести его в полную зависимость от польской короны" (69).
Особую опасность для несовершеннолетнего великого князя (ему в это время было всего 13 лет) представляли попытки захвата великокняжеской короны со стороны Михаила Жигимонтовича, опиравшегося, сначала на поддержку мазовецких князей, а затем князей Воложинских (70), и восстание 1440 года в Смоленске. Активность Михаила была нейтрализована действиями войск ВКЛ под руководством главы рады Великого княжества Яна Гаштольда (71), со Смоленском было сложнее.
Вышеупомянутый Ян Гаштольд, будучи смоленским наместником, еще при жизни Жигимонта отправился в Троки на заседание сейма, оставив вместо себя смоленского воеводу Андрея Саковича. Вскоре пришла весть об убийстве Жигимонта, и Сакович, не дожидаясь решения рады об избрании нового великого князя "поча приводити ко целованию Смолнян, чтож князи Литовьски, и паны вся земли Литовьская, кого посадять на Вилни на великом княжени и вам от Литовьской земли не отстоупати" (72). Епископ смоленский Симеон "и князи и бояре, и местичи и черныя люди" дали требуемую присягу. Однако в городе активизировала свою деятельность партия, выступавшая за "самобытность" и восстановление Смоленского княжения, опиравшаяся на поддержку ущемленных в политических правах Городельским привилеем крупных православных восточнобелорусских феодалов, пытавшихся, как, например, мстиславльский князь Юрий Лугвеньевич, "добиться фактической независимости от Вильно" (73), т. е. совершить то, что в свое время не удалось сделать Свидригайло. Ситуация как нельзя кстати благоприятствовала их деятельности. Развернув агитацию в среде ремесленников Смоленска (так называемых "черных людей"), сильно пострадавших от пожаров и эпидемий 30-х годов XV века, с большим трудом справлявшихся с ростом податей в пользу великого литовского князя, которые, видимо, к тому же еще и собирались со множеством всяческих злоупотреблений, они связывали улучшение положения этих городских слоев с восстановлением независимого Смоленского княжества. Воспользовавшись отсутствием части наиболее влиятельных пролитовски настроенных князей и бояр, отправившихся в Вильну на заседание рады ВКЛ (а участвовать в избрании великого князя могли в то время только магнаты-католики), "по велице дни на страстной неделе в средоу здоумаша Смолняне черные люди... пана Андрея согнати силою с города, а целование перестоупили" (74). Надев доспехи, вооружившись луками, косами и секирами, они подняли восстание. Андрей Сакович обратился за советом к боярам, державшим сторону Литовско-Русского княжества. Последние посоветовали ему вооружить своих дворян, и, ополчившись сами, дали у церкви Бориса и Глеба бой восставшим. В этом сражении победа оказалась на стороне воеводы и законопослушных бояр. Но, поняв, что успех этот лишь временный, и видя, что поражение не только не усмирило мятежников, а, наоборот, еще более увеличило их ряды, "той нощи выеха пан Андреи из города со женою и бояре Смоленскыи с ним", поручив Смоленск маршалку Петрыке. Восставшие схватили Петрыку и утопили его в Днепре "и посадиша собе воеводоу... князя Андрея Дмитриевича Дорогобужьского" (75). Но князь дорогобужский не обладал достаточным авторитетом в среде православных восточнобелорусских феодалов, и восставшие, воспользовавшись возвращением внуку Ольгерда князю Юрию Лугвеньевичу его отчины - Мстиславля, пригласили его "к собе оспадрем". Заточив в тюрьму пролитовски настроенных смоленских князей и бояр, Юрий передал их имения боярам-независимцам.
Узнав о происшедшем, вновь выбранный великий князь Казимир направил к Смоленску сильное войско. "Князь Юрья Лыквеньевич перед приходом их к Смоленску, убояся их, выехал к Москве" (76).
Великокняжеское войско подошло к Смоленску осенью на Филипповы запуски, "и стояли под городом три недели, посады и церкви выжгли и город взяли" (77). Юрий Лугвеньевич вскоре помирился с Казимиром и вновь получил мстиславльский удел "при посредничестве своего приятеля Яна Гаштольда, у которого прежде крестил детей" (78).
Таким образом, очередная попытка восстановления самостоятельности Смоленского княжества окончилась неудачей. "В ходе этого выступления местное боярство (его большинство - Г. Л.) приняло сторону Великого княжества Литовского" (79), что во многом и предопределило поражение восставших.
В 30-40-х годах XV века в условиях подъема сепаратистских настроений православной знати ВКЛ происходит активизация внешнеполитической деятельности Московской Руси на ее западных рубежах, тем более что в определенной степени эти действия подтолкнули сами восточнобелорусские феодалы, зачастую используя военные и политические силы Москвы в своей борьбе за самостоятельность.
Завоевание восточнобелорусских земель отвечало и интересам самой: Москвы. От Смоленска через Витебск и Полоцк шел водный путь по Западной Двине, связывавший Западную Русь с Европой. Вязьма, Смоленск и Орша были важнейшими городами, стоявшими на торговом пути из Москвы в Польшу, возникшем в конце XIV века. Кроме того, от Вязьмы шла так называемая "вяземская дорога" (по притокам Угры, Угре и Сейму), по которой "и тверичи, и москвичи могли довольно быстро и легко добраться до Киева, а затем и до Крыма, Константинополя" (80). Подобная дорога шла и через Смоленск и далее по Днепру. Вся территория ВКЛ, в особенности - "восточная его часть, т. е. белорусские земли, были изрезаны густой сетью русских торговых дорог" (81).
Московское правительство не заставило себя долго ждать. В 1442 году великий московский князь Василий II "зобрал войско великое, призвавши на помочь собе цара казанского, тягнул под Вязму... бурячи и палячи околничныи волости" (82). Собранное Казимиром войско из земель ВКЛ и поляков-наемников под предводительством белорусского магната Станислава Кишки двинулось навстречу московитам (сам Казимир остался в Смоленске). Однако Василий II уже успел вывести свое войско с территории Великого княжества. Гетман Кишка догнал его уже в пределах московских волостей: и, применив тактику заманивания превосходящего силой противника, наголову разгромил московитов, гоня их "на две миле, секучи, рубаючи, колючи, имаючи" (83). А уже в августе 1449 года было заключено соглашение между Казимиром и Василием II, по которому последний обещал "в вотчину ся, брате, у твою и моей братьи. молодшои, во все у твое великое княжение, ни у Смоленск, ни во вси смоленские места... не вступатисе" (84).
Вторая половина XV века была отмечена для ВКЛ изменениями внутри и внешнеполитической обстановки. Хотя Казимир и отличался "справедливой и разумной" внутригосударственной политикой, "трезво оценивал положение в государстве и стремился не нарушать прав и обычаев большинства своих подданных", однако начатая в конце 50-х годов пропаганда церковной унии между православными и католиками, имевшая для Казимира объективной целью упрочение государства путем прекращения межконфессиональных раздоров, на деле дала новый толчок борьбе между католической и православной партиями. Подлило масла в огонь этой борьбе и "запрещение Казимиром Ягайловичем в 1481 году строить и ремонтировать православные храмы в Вильне и Витебске" (85). Все это существенно ослабляло Великое княжество изнутри.
Сложными были и внешние отношения ВКЛ. Избрание Жигимонта, а затем Казимира на литовско-русский престол фактически разрушило унию между ВКЛ и Польшей (одним из обязательных ее условий было наличие одного монарха). Переговоры о возобновлении унии выявили полное несовпадение интересов обеих сторон (Польша хотела включения ВКЛ в свой состав в качестве одной из ее составных частей, Княжество же стремилось сохранить свою политическую самостоятельность). Дело дошло до того, что ВКЛ стало угрожать Польше войной! Положение в какой-то мере исправило лишь избрание Казимира на польский престол (1447 г.).
На южных границах Княжества появляется сильный и опасный враг - Крымское ханство. "Первыми под удар татар попали Подолье, Волынь, Киевщина, Новгород-Северские земли". У этих набегов была и политическая подоплека: в 1480 году было заключено соглашение между великим князем московским Иваном III и крымским ханом Менгли-Гиреем о совместных действиях против Литовско-Русского государства. Наиболее опустошительным был поход 1482 года, в результате которого крымчаки захватили Киев, сожгли, и разграбили Печерский монастырь и святыню Древней Руси - Софийский собор, передав часть награбленного инициатору похода Ивану III (86).
И все же наибольшую тревогу вызывали события на восточных рубежах ВКЛ, где все более нарастала конфронтация с Москвой. Присоединив рязанские, тверские, псковские и новгородские земли, молодая московская держава вплотную подошла к восточным границам Княжества. Почувствовав свою силу, великий князь московский Иван III (1462-1505) "объявил, что и Киев и Смоленск тоже принадлежат ему по "отчине" (87), хотя в действительности династийно-генеалогические каноны престолонаследия говорят об обратном. Так, например, смоленская княжеская линия Ростиславичей происходит "от старшей линии Владимира Мономаха, а московские князья - от младшей" (88), следовательно, смоленские земли никак не могли являться "вотчиной" московских князей. Объявив же себя в июне 1485 года "государем всея Руси", Иван III окончательно предъявил свои права на земли Белой и Малой Руси. Но упомянутые земли входили в состав ВКЛ, Казимир считался не только великим князем литовским, но и русским. Поэтому, "провозглашая себя великим князем "всея Руси", Иван III как бы заявлял свои претензии на верховное господство над всеми русскими землями, в том числе и входившими в состав Великого княжества Литовского. Неизбежность столкновения с Литвой была очевидной" (89).
Началась долголетняя война, превратившая большую часть белорусских земель в полупустыню. "Мирные крестьяне, ограбленные и сожженные, покидали свои родные места и бежали в южные степи. Поля зарастали лесом, культура угасала". Белая Русь в период московско-литовских войн "дошла до такой же самой разрухи, как восточная и южная Русь в период татарского владычества" (90).
1480-е годы характеризуются в основном небольшими и кратковременными взаимными нападениями. "На широком фронте от Великих Лук до Калуги год за годом кипела пограничная война, горели деревни, уводились в плен люди" (91). В этот период в основном пострадали вяземские земли. Так, только в 1487-1488 годах владения вяземских князей неоднократно подвергались нападениям со стороны князя углицкого Андрея Васильевича и князя тверского Ивана Ивановича, брата и сына Ивана III (92).
Между Вильной и Москвой шел оживленный обмен посольствами, пересылались грамоты с взаимными жалобами, упреками, претензиями и угрозами. А в 1490 году Иван III прямо заявил послу ВКЛ Станиславу Петрашковичу: "Нам от короля великие кривды делаются: наши городы и волости и земли наши король за собою держит" (93).
Московский правитель внимательно следил за событиями в Княжестве, готовясь к решительным действиям. И война разразилась сразу же, как только Иван III узнал о смерти короля и великого князя Казимира (июнь 1492 г.). Уход со сцены опытного политического деятеля и разрыв унии ВКЛ с Польшей, сложившийся в результате избрания на литовский" престол Александра Казимировича, а на польский - его брата Яна, создали благоприятные условия для начала военных действий.
В августе 1492 года Москва предприняла первый крупный поход на восточные земли ВКЛ. На юго-западе были захвачены Мещерск, Любческ, Мезецк, Серпейск. На западном (вяземском) направлении действовали главные силы под руководством князя Д. В. Щени. В начале 1493 года удалось овладеть Вязьмой, а князя Михаила Вяземского взяли в плен, где он и умер (94). Успехи московских войск были столь велики, что "Александр ожидал их дальнейшего продвижения в глубь Литовского княжества и отдал распоряжение Юрию Глебовичу (смоленскому воеводе - Г. Л.) готовить Смоленск к обороне" (95). Однако великий князь литовский не был готов к большой войне, а его брат Ян, король Польши, фактически отказал Александру в помощи. Александр Казимирович начал переговоры о мире. В этом его поддержали знатные московские бояре князья С. И. Ряполовский и В. И. Патрикеев, принадлежавшие к партии, выступавшей за мирные отношения с ВКЛ.
5 февраля 1494 года мир был заключен. Вяземские земли остались за Москвой. Восточная граница ВКЛ значительно изменилась. Создались два плацдарма для дальнейшего наступления войск Ивана III: один был нацелен на Смоленск, а другой - вклинивался в толщу северских земель. Этот мир не мог быть долговечным ввиду именно своего компромиссного характера.
Конец 90-х годов XV века в ВКЛ был отмечен признаками усиления влияния католической партии. Оно было связано с деятельностью смоленского епископа Иосифа, сторонника унии католической и православной церквей и подчинения последней римскому папе. В 1498 году Иосиф стал киевским митрополитом.
Усиление влияния сторонников унии вызвало ответную реакцию наиболее решительно настроенных сторонников ведущей роли православия в Литовско-Русском государстве. Это выразилось в переходе части князей на службу к Ивану III (например, князя С. И. Вельского вместе с "отчиной" в конце 1499 г.), а также попытках силой взять верх над сторонниками унии. Особенно опасной для Княжества была "замятия велика межи латыни и межи...христьянства...на православную веру" в мае 1499 года в Смоленске (96). Подобные выступления значительно ослабляли обороноспобность восточных границ ВКЛ, чем не преминул воспользоваться Иван III.
Весной 1500 года он успешно провел переговоры со стародубским и новгород-северским князьями и заключил договор о переходе их к нему на службу. В апреле была объявлена война Великому княжеству и уже в мае этого же года московские войска под предводительством Якова Захарьича взяли Брянск (97). Великий князь Александр пытался писать тестю (он был женат на дочери Ивана III Елене), что "белорусско-литовское государство ни в чем не провинилось перед Москвой, просил не проливать более христианской крови, отметив, что ответственность за все ложится на Ивана III - нарушителя клятвы" (98). Однако, это не возымело действия на московского князя. Борьба развернулась на всем протяжении восточной границы ВКЛ. Но основные силы Ивана III были сконцентрированы все же на смоленском направлении, возглавляемые воеводой Юрием Захарьичем. Вскоре они взяли Дорогобуж (99), выйдя таким образом на подступы к Смоленску, до которого оставалось два перехода. Смоленск был ключевой крепостью на пути к столице ВКЛ - Вильне. С севера Смоленску угрожали войска, предводительствуемые А. Ф. Челядниным, стоявшие у Великих Лук.
В сложившейся ситуации Александр Казимирович решил сосредоточить свои главные силы в районе Смоленска и разбить полки Юрия Захарьича. Организация отпора московитам была поручена великому гетману Константину Острожскому, который, собрав по мобилизации около 3,5 тысячи воинов, двинулся через Минск к Смоленску. Пройдя около 400 километров, он в конце июня вошел в Смоленск. Узнав, что московское войско стоит у реки Ведроши (Дорогобужская волость) "с очень небольшим числом людей", гетман "взял з собою воеводу смоленского Кишку и все смоленское рицерство" и двинулся к Ельне (100). Здесь он изловил "языка", сообщившего о том, что войско Юрия Захарьича пополнилось воинами, прибывшими от Стародуба и Твери, а общее командование перешло к воеводе Даниилу Щене. Таким образом численность московской рати составила около 40 тысяч человек. Практически 10-кратное превосходство в силах!
Посовещавшись, гетман решил: "Мало или много москвичей будет, но только взяв Бога в подмогу биться с ними, а не бившись - назад не возвращаться" (101).
Используя фактор неожиданности, литовско-русские полки свернули с дороги и пошли через лес и болота. 14 июля 1500 года они вышли на "Митково поле" у реки Ведроши, где и разыгралась битва. Вначале сражение складывалось успешно для К. Острожского. Его войска разбили передовой отряд московитов и вышли к реке Тросне, где противники "стояша много" дней" по разные стороны от нее. Перейдя по мосту через Тросну, гетман вступил в бой с главными силами московского войска. Используя тактический прием отступления, они заманили литвинов (так называли в Московии жителей ВКЛ) в глубь расположения прямо под удар засадного полка. Не выдержав натиска, литовско-русское войско поспешно отступило. У речушки Полмы московиты "поразали их наголову" и взяли в плен гетмана и ряд знатных князей и бояр (всего около 500 человек) (102). В битве погибли одни из лучших воинов Княжества. Это была первая значительная победа в бою войск Москвы над войсками Великого княжества.
Поражение при Ведроши значительно ухудшило и без того сложное положение Александра, земли которого все это время подвергались ожесточенным набегам крымских полчищ - союзников Ивана III (только за: 1500 год было совершено два таких похода). А в это время московский государь вынашивал планы зимнего 1500-1501 годов похода на Смоленск.. Лишь суровая зима не позволила Ивану III осуществить свой замысел ("снеги выпали велики да и корму коньского... мало" (103)).
Но Смоленск стал главной целью военных действий весной 1501 года. Город оборонялся "частью мужеством жителей, частью хитростью". Бесчисленные штурмы кое-где разрушили деревянные стены смоленской крепости. Тогда воевода Юрий Глебович начал переговоры с московитами о. сдаче города и попросил ночь на размышление. "Московские воеводы удовлетворили его просьбу с условием того, чтобы всю ночь не было слышно в городе стука топора. Смоляне сдержали слово, но и без топора, одними пилами поправили за ночь стены" (104). Поняв, что город не взять, московиты сняли осаду и ушли к Мстиславлю, где также были отбиты литовско-русскими полками под командованием И. Соломерецкого.
Осенью 1501 года войска Ивана III вновь безуспешно пытались взять Мстиславль, причинив, однако, большой урон литвинам (около 7 тысяч убитых) и "землю учиниша пусту" (105).
14 июля 1502 года Иван III опять посылает войска под предводительством своего сына Дмитрия Жилки к Смоленску. Осада его и теперь не дала никакого результата, "понеже крепок бе". К тому же многие "дети боярские", самовольно покинув полки, занимались грабежом в окрестных волостях (106). Поход завершился разорением витебских и полоцких земель и взятием Орши. "Александр отправил к Смоленску старосту жемайтского Станислава Яновского "со всею силою Великого княжества Литовского" и иноземных наемников" (107). Взяв в октябре Оршу и "перейдя Днепр", оно оказалось в двух переходах от Смоленска. Узнав об этом, Дмитрий снял осаду.
Тем временем ВКЛ подписало новую унию с Польшей на тяжелых для себя условиях ("Иоанн III... загонял Литву и Беларусь в руки Польши" (108)), заключило союз с Тевтонским Орденом и Большой Ордой, вынудив Москву пойти на переговоры. В конце марта 1503 года было заключено перемирие сроком на 6 лет. К Москве отошла территория центральной Смоленщины с городом Дорогобужем.
Но уже в 1506 году полки нового великого московского князя Василия III (1505-1533) двумя колоннами (одна из района Великих Лук, другая - из Дорогобужа) ворвались на территорию ВКЛ и принялись опустошать восточные земли вплоть до Березины. Новый великий князь литовский Жигимонт II Старый (1506-1544) "приказал Станиславу Глебовичу твердо оборонять Полоцк, Альбрехту Гаштольду - Смоленск, а великому гетману Станиславу Кишке двигаться на Минск" (109). Однако, вскоре (май 1507 г.) московские войска покинули пределы Княжества.
Осенью того же года московиты под руководством Я. Захарина и В. Холмского напали на Мстиславль, Могилев и Оршу, но, встретив решительный отпор, повернули назад. Неожиданно в белорусско-литовских землях у Москвы появился союзник - знатный вельможа ВКЛ Михаил Глинский. При великом князе Александре он пользовался его особым доверием и занимал важные государственные посты. После смерти Александра давний враг М. Глинского трокский воевода Ян Заберезинский обвинил его перед Жигимонтом II в попытке занять великокняжеский престол. Оскорбленный Глинский просил Жигимонта расследовать это и покарать лжеца, но судебное разбирательство все откладывалось. Тогда М. Глинский решил наказать Я. Заберезинского самостоятельно. Собрав войско в 700 конников, князь начал охоту за воеводой и, найдя последнего 2 февраля 1508 года в гродненском замке, обезглавил (110). Возмущенный Жигимонт решил наказать Глинского за самоуправство, но князь стал рассылать по Великому княжеству листы с предложением всем недовольным из состава знати присоединяться к нему. Воспользовавшись этим, Москва предложила перейти М. Глинскому на ее сторону, обещая значительное увеличение его владений. Михаил принял предложение, чем спровоцировал новую войну ВКЛ с Московией. Совместными усилиями был захвачен Мозырь, осажден Смоленск, а затем Минск, Слуцк и Полоцк. Но подошедшее 30-тысячное войско во главе с великим гетманом К. Острожским (еще в 1507 году бежавшим из плена) заставило воинов Василия III и М. Глинского отойти сначала "к Орше, и от Орши к Смоленску", а затем и вовсе покинуть пределы ВКЛ (111). 8 октября 1508 года был заключен "вечный мир" между ВКЛ и Москвой. По этому договору Княжество признало за Москвой вяземские и дорогобужские земли, а Василий III взял на себя обязательство "не вступатися" в "город Мстиславль с волостьми, в город Кричов с волостьми, в город Смоленск и в волости, в Рославль, ...в Елну, ...в Поречье, ...в Вержавск, ... Щучью" (112).
Но и этот мир оказался непрочным. В январе 1512 года Василий III вновь предпринял поход на земли Княжества. Главной целью теперь стал только Смоленск. Но в этот раз "граду Смоленску много скорби и убытки поделав" Василий вынужден был вернуться в Москву ни с чем.
Летом 1512 года была перехвачена переписка московского великого князя с Тевтонским Орденом, из которой стало известно о подготовке Москвой новой войны с ВКЛ (для этих целей хорошим союзником стал Орден). Уже 14 июля начался второй поход на Смоленск. К осени московские полки под командованием И. Репнина-Оболенского и И. Челяднина взяли Смоленск в осаду. "Воевода и наместник Смоленский пан Юрьи Глебович, и. князи и бояре смоленские... противу великого князя воевод выехавши за город за валы на бои" (113). Но военная судьба смолянам не улыбнулась в этой: битве, пришлось запереться в городе и выдержать шестинедельную осаду. "Артиллерийский обстрел города не дал результатов. Вскоре была предпринята попытка взять его штурмом. Русское (Московской Руси - Г. Л.) войско понесло большие потери (около 2 тысяч воинов-Г. Л.), но город... не был взят" (114). Вскоре московский государь отвел войска.
Летом 1513 года началась новая наступательная кампания при содействии "отрядов пехоты, орудий" и нескольких итальянцев "опытных в осаде крепостей", присланных императором Священной Римской империи Максимилианом I и отряда рейтар, нанятых М. Глинским в Силезии и Чехии.. Смоленский наместник разбил войско И. Репнина, но город опять попал в осаду одновременно около 80 тысяч человек. В сентябре под Смоленск прибыл сам Василий III и "по граду ис пушек и ис пищалей повеле бити по-многи дни... и многие места у града... разбиша, и града Смоленска людем великие скорби нанесе". Но смоляне мужественно отбивались и стойко переносили все тяготы осады. "Град же имеа твердость стремнинами гор и. холмов высоких затворенно и стенами велми укреплен" (115). И опять Василий вынужден был в ноябре снять безрезультатную осаду, отозвав войска М. Глинского из-под Витебска и Полоцка, "которые захватили полону тьму, а города не взяли ни одного" (116).
В феврале 1514 года в Москве было принято решение о новом, третьем походе на Смоленск. Против ВКЛ и Польского королевства была создана: новая коалиция из семи государств: Московского, Священной Римской империи, Дании, Бранденбурга, Тевтонского Ордена, Саксонии и Валахии. Тогда же договорились и о разделе будущих захваченных территорий: Василий III получает белорусские и украинские земли, а Максимилиан - польские.
Восьмидесятитысячное войско подошло к Смоленску в июле 1514 года начало обстреливать город из 300 пушек. "От пушечного и пищального стуку и людцкаго кричаниа и вопля, ...земля колебатися и друг друга не видети, и весь град в пламени и курении дыма мняшеся взыматися ему" (117). А 31 июля, желая сохранить город и жизни его защитников, смоляне приняли решение капитулировать на льготных условиях. Вскоре пали Мстиславль, Кричев и Дубровно.
Главные силы ВКЛ только подходили к Орше. Командующий армией великий гетман К. Острожский решил дать генеральное сражение московским силам. От его исхода зависела дальнейшая судьба Княжества. На берегу реки Крапивны 8 сентября 1514 года произошло это сражение, в; котором московские полки были разгромлены.
Война за Смоленск продолжалась еще 8 лет, но вернуть город Великому княжеству так и не удалось. В 1522 году в Москве был подписан договор о 5-летнем перемирии, по которому Василий III сохранял за собой смоленские земли.
Примечания
1. Шмидт Е. А. Топонимика Смоленского Поднепровья и данные археологии.-В сборнике: Модели культуры. Смоленск. 1992. С. 149.
2. Шмидт Е. А. Указ. соч. С. 150.
3. Повесть временных лет. Ч. I. M.-Л. 1950. С. 13.
4. Забытая слава. Краткий обзор военной истории Беларуси.- Советская Белоруссия. № 118. 30 июня 1992 г.
5. Генрих Латвийский. Хроника Ливонии. М. 1938. С. 167.
6. Генрих Латвийский. Указ. соч. С. 210.
7. Памятники русского права. Вып. 2. М. 1953. С. 69.
8. Полное собрание русских летописей (далее ПСРЛ). Т. 30. М. 1965. С. 86.
9. Ермаловiч М. Старажытная Беларусь. Мн. 1990. С. 299.
10. Феннел Д. Кризис средневековой Руси. 1200-1304. М. 1989. С. 77.
11. Новгородская I летопись. М. 1950. С. 263.
12. "Великая хроника" о Польше, Руси и их соседях XI-XIII веков. Ж 1987. С. 149.
13. Феннел Д. Указ. соч. С. 141.
14. Гуревич Ф. Древности Белорусского Понеманья. М.- Л. 1962. С. 79-81.
15. Ермаловiч М. Указ. соч. С. 308.
16. Греков И., Шахмагонов Ф. Мир истории. Русские земли в XIII-XV веках". М. 1988. С. 123.
17. Ермалов1ч М. Указ. соч. С. 312.
18. Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М. 1959. С. 8.
19. ПСРЛ. Т. 2. М. 1843. С. 735.
20. Там же. С. 776.
21. Там же. С. 801.
22. Ермалов1ч М. Указ. соч. С. 317.
23. ПСРЛ. Т. 2. С. 341.
24. Там же. С. 815.
25. Феннел Д. Указ. соч. С. 141.
26. Забытая слава. Краткий обзор военной истории Беларуси.- Советская Белоруссия. № 118. 30 июня 1992 г.
27. Ермалов1ч М. Указ. соч. С. 331.
28. Греков И., Шахмагонов Ф. Указ. соч. С. 128.
29. Там же. С. 129.
30. Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX-XIII веках. М. 1980. С. 72.
31. Андреев Н. В., Маковский Д. П. Смоленский край в памятниках и источниках. Ч. 1. Смоленск. 1949. С. 174.
32. Там же. С. 175.
33. Кондрашенков А. А. История Смоленской земли с древнейших времен до середины XVII века. Смоленск. 1982. С. 25.
34. Андреев Н. В., Маковский Д. П. Указ. соч. С.-175.
35. ПСРЛ. Т. II. М. 1965. С. 22-23.
36. Там же. С. 24.
37. ПСРЛ. Т. 32. М. 1975. С. 66.
38. Ластоускi В. Ю. Короткая исторыя Беларусь Мн. 1992. С. 20.
39. Маковский Д. П. Смоленское княжество. Смоленск. 1948. С. 186.
40. ПСРЛ. Т. 32. С. 66.
41. Кондрашенков А. А. Указ. соч. С. 27.
42. ПСРЛ. Т. 32. С. 66.
43. Маковский Д. П. Указ. соч. С. 187.
44. Ластоусю В. Ю. Указ. соч. С. 25.
45. ПСРЛ. Т. 32. С. 73.
46. ПСРЛ. Т. 11. С. 162.
47. ПСРЛ. Т. 32. С. 75.
48. Греков И., Шахмагонов Ф. Указ. соч. С. 225.
49. ПСРЛ. Т. И. С. 184.
50. ПСРЛ. Т. 32. С. 77.
51. Андреев Н. В., Маковский Д. П. Указ. соч. С. 178.
52. ПСРЛ. Т. 32. С. 77.
53. История крестьянства западного региона РСФСР. Период феодализма. Воронеж. 1991. С. 52.
54. Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма. М. 1972. С. 298.
55. История крестьянства западного региона РСФСР. С. 189.
56. ПСРЛ. Т. 17. СПб. 1907. С. 69. Т. И. С. 189.
57. ПСРЛ. Т. 31. М. 1968. С. 103.
58. Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией). Т. 1. СПб. 1846. С. 143.
59. Пичета В. И. Белоруссия и Литва в XV-XVI вв. М. 1961} С. 621.
60. Там же. С. 647.
61. Ластоускi В. Ю. Указ. соч. С. 31.
62. Там же. С. 27.
63. Греков И., Шахмагонов Ф. Указ. соч. С. 258.
64. ПСРЛ. Т. 32. С. 82.
65. Там же. С. 83.
66. Любавский М. К. Очерк истории Литовско-Русского государства до Люблинской унии включительно. М. 1915. С. 69.
67. ПСРЛ. Т. 32. С. 85.
68. ПСРЛ. Т. 17. С. 69.
69. Иловайский Д. История России. М. 1896. Т. 2. С. 275.
70. ПСРЛ. Т. 32. С. 85.
71. Иловайский Д. Указ. соч. Т. 2. С. 275.
72. ПСРЛ. Т. 17. С. 68.
73. История крестьянства Западного региона РСФСР. С.84.
74. ПСРЛ. Т. 17. С. 68.
75. Там же. С. 69.
76. ПСРЛ. Т. 31. С. 104.
77. Там же. С. 104.
78. Иловайский Д. Указ. соч. Т. 2. С. 278.
79. История крестьянства Западного региона РСФСР. С. 85.
80. Черепнин Л. В. Образование русского централизованного государства. М. 1960.
81. История крестьянства Западного региона РСФСР. С. 85.
82. ПСРЛ. Т. 32. С. 85.
83. Там же. С. 86.
84. Памятники русского права. Вып. 3. М. 1955. С. 273.
85. Сагановiч Г. М. Айчыну сваю баронячы. Мн. 1992. С. 12.
86. ПСРЛ. Т. 26. М.-Л. 1962. С. 274-275.
87. Греков И., Шахмагонов Ф. Указ. соч. С. 324.
88. Маковский Д. П. Указ. соч. С. 193.
89. Зимин А. А. Россия на рубеже XV-XVI столетий. М. 1982. С. 64
90. Ластоускi В. Ю. Указ. соч. С. 36.
91. Алексеев Ю. Г. Государь всея Руси. Новосибирск. 1991. С. 179.
92. Зимин А. А. Указ. соч. С. 95.
93. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским. СПб. 1882. Т. 1. С. 50.
94. ПСРЛ. Т. 8. СПб. 1859. С. 225-226.
95. Зимин А. А. Указ. соч. С. 100.
96. Сборник Русского исторического общества. Т. 35. СПб. 1892. С. 273
97. ПСРЛ. Т. 28. М. 1963. С. 333-334. Т. 32. С. 166.
98. Забытая слава. Краткий обзор военной истории Беларуси.- Советская Белоруссия. 1992. 2 июля. № 120.
99. ПСРЛ. Т. 12. М. 1965. С. 252.
100. ПСРЛ. Т. 32. С. 99-100.
101. Там же. С. 176.
102. ПСРЛ. Т. 26. С. 293-294.
103. ПСРЛ. Т. 8. С. 240.
104. Ластоускi В. Ю. Указ. соч. С. 38.
105. ПСРЛ. Т. 8. С. 240-241.
106. ПСРЛ. Т. 24. М. 1921. С. 215.
107. Зимин А. А. Указ. соч. С. 192.
108. Ластоускi В. Ю. Указ. соч. С. 39.
109. Сагановiч Г. М. Указ. соч. С. 28-29.
110. Герберштейн С. Записки о Московии. М. 1988. С. 189.
111. ПСРЛ. Т. 13. М. 1965. С. 9.
112. Акты относящиеся к истории Западной России. Т. 2. 1506-1544.-СПб. 1848. С. 54.
113. Иосафовская летопись. М. 1957. С. 161.
114. Кондрашенков А. А. Смоленский край в 16 - первой половине 17 веков. Смоленск. 1978. С. 18.
115. Иосафовская летопись. С. 194.
116. Саганов1ч Г. М. Указ. соч. С. 38.
117. Иосафовская летопись. С. 164.
Геннадий ЛАСТОВСКИИ
"Край Смоленский" № 7-8, 1993 г.
Страница 12 из 12
Искусство Смоленского княжества
Смоленская земля имела свою длительную историю, определившую и границы княжества, и его раннее обособление, и круг его культурных и экономических связей. Здесь, где сходятся своими верховьями Днепр и Западная Двина, лежали важнейшие волоки, связывавшие Днепр с Волгой и реками Ильменского бассейна: Смоленская земля была узлом великого пути «из варяг в греки». Смоленск был известен уже византийскому императору Константину Багрянородному как важный городской центр. В это время Смоленск, как предполагают, лежал не на теперешнем месте, но в районе городищ, связанных с огромным некрополем – Гнездовским могильником. По-видимому, лишь в конце XI века Смоленск был перенесен на высокие холмы днепровского берега, где Владимир Мономах в 1101 г. возвел первый каменный храм – городской Успенский собор. Это был большой кирпичный храм, построенный, вероятно, в подражание собору Киево-Печерского монастыря, к которому восходили и другие городские соборы XII века. В 40-х годах XII века Смоленское княжество приобрело самостоятельность, и силу смоленских князей почувствовали Киев и Новгород. Крупный торговый и ремесленный центр, расположенный по обоим берегам Днепра, Смоленск был во многом похож по своей топографии на Новгород. На одной стороне реки, на высоком холме, находился детинец с городским собором Мономаха; на противоположном низменном берегу, хорошо защищенном болотами и речками, лежал торгово-ремесленный район города. Городское население оседало и у подножия детинца (как и в Киеве, этот участок города назывался Подолом); здесь, в левобережной части, было расположено подавляющее большинство каменных построек XII-XIII вв. Источники упоминают также о концах и сотнях, на которые делилась городская территория (известны Пятницкий и Крылошовский концы, а в заречной низменной части – «Петровское сто»). Вече было в Смоленске не менее действенной силой, чем в Новгороде; оно ограничивало власть князя, решительно вмешивалось в политические и церковные дела, утверждало или изгоняло князей, участвовало в замещении высших церковных должностей. Даже дела Церкви не раз подвергались нападкам горожан, так что смоленский епископ Лазарь должен был покинуть кафедру. Смоленский князь Давид Ростиславич «многие досады принял от Смольнян»; в 1186 году дело дошло до восстания, «и много голов пало лучших мужей...». Видимо в связи с этим княжеская резиденция оказалась вынесенной из детинца на окраину города, за речку Чурилку, подобно тому, как в Новгороде князь вынужден был покинуть детинец и обосноваться на Городище. Со всем этим были связаны быстрый рост городской культуры, развитие грамотности и общественной мысли. Известный смоленский проповедник Авраамий, живший на рубеже XII-XIII веков, своим вольномыслием привлекал к себе городские низы и подвергался гонениям со стороны князя и епископа.
Наряду с различными ремеслами в Смоленске XII века процветало и каменное строительство. Его сохранившиеся памятники составляют лишь незначительную долю того, что было создано смоленскими зодчими; многие здания (их насчитывается до двадцати) еще лежат в земле и ожидают археологического исследования.
С 40-х годов XII века начинается большое строительство смоленских князей, которые, по словам летописца, имели «любовь ненасытную о зданиях» и, обстраивая свою резиденцию, хотели сделать ее «вторым Вышгородом». В этом выражалась не только приверженность смоленских князей к киевской художественной традиции, но и желание поднять значение своей столицы ее связью с культом первых русских святых Бориса и Глеба. Смоленск был местом гибели одного из братьев – Глеба, и Смядынь, урочище на берегу речки Смядыни, стала местом княжеской резиденции и вновь выстроенного Борисоглебского княжеского монастыря.
Смядынь имела и определенное экономическое значение: она являлась «Торговой стороной» Смоленска; здесь был центр внешней и внутренней торговли княжества; по соседству находился поселок немецких купцов, в котором стояла их церковь Девы Марии.
Сохранившиеся в развалинах храмы Борисоглебского монастыря сооружены в 40-х годах
XII века согласно двум каноническим типам крестово-купольного здания. Малая церковь (Василия?) была небольшим четырехстолпным храмом; полуколонны средней пары лопаток выделяли центральное членение фасада, имевшего, судя по старым рисункам, трехлопастное завершение; эта форма, использованная полоцким зодчим Иоанном для обработки постамента под барабаном, здесь была перенесена на фасад самого здания.
В 1145-1146 годах был построен большой шестистолпный монастырский собор – «великая церковь» Бориса и Глеба. В западной части собора были хоры с лестницей, вероятно, внутри западной стены. Фасады членились плоскими лопатками с полуколоннами, а полукружия апсид были оживлены тонкими тягами. Обстроенный в 80-х годах XII века с трех сторон галереями, предназначавшимися под усыпальницу смоленских князей, Борисоглебский собор приобрел облик пятинефного храма. Он имел нарядные майоликовые полы и был украшен фресками.
Две другие церкви XII века – Петра и Павла середины XII в. и храм Иоанна Богослова, возведенный князем Романом Ростиславичем в 1173 году, – представляют собой варианты типа малого храма на Смядыни.
Церковь Петра и Павла – самое древнее из сохранившихся каменных сооружений Смоленска, датируется 40-50-ми годами XII в. К западу от храма стоял дворец князя, соединенный с ним деревянным переходом. Храм Петра и Павла – прекрасный образец крестово-купольной одноглавой четырехстолпной постройки. Фасады его членятся лопатками, полуциркульные проемы обрамлены строгой двухступенчатой нишей, храм имеет перспективные порталы и фасадные аркатуры, на промежуточных пилястрах – мощные полуколонны и двенадцатигранный барабан главы. На широких плоскостях угловых лопаток западного фасада проходит лента бегунка и выложены из плинфы рельефные кресты. Фасады церкви были обмазаны розовато-белым раствором с оставлением открытыми кирпичных деталей декора. Интерьер Петропавлов-ской церкви был роскошным, стены его покрывала фресковая роспись, полы выложены поливными керамическими плитками.
Церковь Иоанна Богослова располагалась при въезде в княжескую резиденцию – Смядынь. Храм имеет много общих черт с церковью Петра и Павла, интересно применение в убранстве фасадов, выложенных из кирпича, крестов и устройство наружных приделов-усыпальниц у восточных углов церкви.
Князья делали в эти храмы богатые вклады. Так, о Богословской церкви летопись говорит: князь Роман «создал церковь каменную святого Иоанна и украсил ее всяким строением церковным, и иконами золотом и финифтью украшенными, память создавая роду своему, также и душе своей оставление грехов прося».
Наиболее выдающимся произведением смоленских зодчих является построенный ими в
1191-1194 гг. в резиденции князя Давида придворный княжеский храм Михаила архангела (так называемая Свирская), в известной мере вторящий традиции полоцкого зодчего Иоанна. Центральная часть четырехстолпного храма значительно вытянута вверх, подобно мощной башне; ее динамику подчеркивает трехлопастное завершение фасадов и применение сложных пучковых пилястр, с их уходящими ввысь вертикалями. С трех сторон к храму примыкают высокие открытые внутрь притворы, образующие вместе со значительно выступающей вперед центральной апсидой как бы контрфорсы, усиливающие напряженность архитектурного образа. Особенность храма составляют его прямоугольные боковые апсиды. План церкви и композиция его объемов отличаются четко выраженной центричностью. Система завершения храма сближает его с передовым национальным течением в зодчестве XII века – Спасским собором в Полоцке и храмом Пятницы в Чернигове. Ниши фасадов были украшены росписями, часть наружных росписей Свирской церкви сохранились, внутри храм также имел стенопись, сохранившуюся фрагментарно. Михайло-Архангельский храм принадлежит к числу подлинных шедевров древнерусского искусства. Галицко-волынская летопись, внимательная к выдающимся памятникам архитектуры, в некрологе о строителе храма Давиде Ростиславиче пишет: князь «во все дни ходил к церкви святаго архистратига Божия Михаила, ее же сам создал во княжении своем, такой же нет в полунощной стране, и все приходящие к ней дивились изрядной красоте ее, иконами, золотом и серебром, и жемчугом, и каменьями дорогими украшенной, и всей благодатью исполненной».
Для большого строительства смоленских купцов и князей работали специальные корпорации кирпичников, знаки и клейма которых часто встречаются на кирпичах смоленских зданий. Кирпичная кладка скрывалась под побелкой или обмазкой, сообщавшей фасадам гладь и монолитность, напоминающую в известной мере памятники Новгорода. Общий облик храма был также прост и монументален. Полуколонны лопаток, глубокие теневые пятна порталов усиливали мощь и пластичность фасада, скромно украшенного строгим пояском аркатуры или выложенными из кирпича крестами.
Западноевропейские торговые связи смоленских купцов и большой приток иноземцев, для которых смоленские мастера возводили в городе храмы, помогают объяснить наличие в смолен-ских памятниках романских деталей, каковы отмечавшиеся выше аркатурные пояса, пучковые пилястры, лопатки с полуколоннами, перспективные порталы, которые прослежены также и в развалинах ряда храмов XII века, например, безымянной церкви, открытой раскопками на Воскресенском взгорке. Использование романских деталей обогащало художественный опыт смоленских зодчих. Венцом их творчества был храм Михаила Архангела, которому не было равного по «изрядной красоте» на всем русском Севере – «в полунощной стране». Напоминая здесь сказанное выше о поразительной по смелости и новизне композиции церкви Пятницы в Чернигове, связываемой с заказом князя смоленской династии Рюрика Ростиславича и его зодчим Петром Милонегом, можно оценить по достоинству вклад смоленского архитектурного искусства в сокровищницу русского зодчества. По-видимому, этим объясняются и широкая популярность смоленских зодчих, и влияние их приемов на архитектуру смежных областей.
Все древние храмы Смоленска были расписаны, к сожалению, от смоленской монументальной живописи осталось очень немного. В церквах Петра и Павла и Иоанна Богослова сохранились орнаментальные росписи в откосах окон, в Петропавловском храме в камере на хорах еще в
30-40-е гг. XX в. существовала большая композиция «Руно Гедеоново», в настоящее время практически утраченная и известная по воспроизведениям. Небольшие фрагменты росписи конца XII в. сохранились и церкви Михаила Архангела, часть их была недавно раскрыта при разборке поздних закладок в нишах и арках. Неоценимым для изучения домонгольской монументальной живописи открытием стало обнаружение при археологических раскопках большого монастыр-ского собора на Протоке фрагментов его росписи. При работах в 1962-1963 гг. был раскопан храм, стены которого местами сохранились на высоту до трех метров, но росписи сохранились в основном в нижних частях стен, это росписи декоративного характера – полилитии и полотенца
, а также немногие лицевые изображения, располагавшиеся над декоративными панелями – фигуры трех мучеников в белых одеждах и св. Параскевы, изображение святителя Николая в жертвеннике, нижняя часть росписи центральной апсиды. Кроме того, существуют собранные из осколков части ликов. Работы по снятию со стен и монтировке на новую основу этих росписей выполняла реставрационная лаборатория Государственного Эрмитажа, сейчас они хранятся в Эрмитаже и в Смоленском музее. Росписи храма на Протоке датируются концом XII – началом XIII вв., они отличаются свободой и живописностью, в ликах мало использована моделировка при помощи белильных линий и бликов, как в новгородской стенописи этого времени, они отличаются более спокойной светотеневой лепкой. Стилистически они ближе киевским памятникам. Очень интересны смоленские росписи в технологическом отношении: в технике фресковой живописи выполнена только подготовка, доработка по уже сухой штукатурке красками на связующем играет гораздо большую роль при написании изображений, чем в монументальной живописи Киева, Новгорода или северо-восточной Руси.
При фрагментарности остатков монументальной живописи и отсутствии икон, связанных с полоцко-смоленским краем рассматриваемого времени, особого внимания заслуживают сохранив-шиеся миниатюры.
К полоцко-смоленской культуре принадлежит «Хутынский Служебник» (ныне в Государст-венном Историческом музее), датируемый XIII веком. Миниатюры этой рукописи представляют значительный интерес. Изображения Иоанна Златоуста и Василия Великого, отличающиеся точными пропорциями и хорошим рисунком, даны на Золотом фоне; они кажутся как бы парящими в воздухе, благодаря абстрактности фона. Орнаментика обрамлений во многом перекликается с мотивами народного искусства. К той же художественной традиции принадлежит «Евангелие» XIII века, хранящееся в Библиотеке Московского государственного университета. Плохо сохранившееся изображение евангелиста Иоанна близко по стилю к миниатюрам «Хутынского Служебника».
Подытоживая наблюдения над архитектурными памятниками XI-XIII веков в Галицко-Волынской земле, Полоцком и Смоленском княжествах, можно сделать следующие выводы.
Зодчество начального этапа периода феодальной раздробленности вступает в полосу быстрого подъема. Этот расцвет во многом обусловлен традициями и достижениями искусства Киевской Руси X-XI веков. Но традиции воспринимаются не механически, а глубоко творчески: архитектура XII-XIII веков разрабатывает новые темы и наполняет архитектурный образ новым содержанием. С неизбежной последовательностью и закономерностью рождается новый архитек-турный стиль, полностью отвечающий своему времени. Киев первоначально идет во главе художественного развития, поставляя первые образцы новых зданий, а затем уступает ведущую роль зодчеству других областей, которые, исходя из общего источника, создают местные варианты стиля. Теперь архитектурное творчество целиком сосредоточено в руках русских мастеров. Последние совершенствуют свое искусство, изучая древние и новые памятники Поднепровья и внимательно присматриваясь к работе своих русских и западноевропейских собратьев. Господ-ствующим типом культового здания остается крестово-купольный храм. Однако русские зодчие не оставляют неприкосновенной и эту основу византийского наследия: они подвергают ее коренной переработке, всячески подчеркивая пирамидальную, башнеобразную композицию храма. Эти смелые архитектурные искания увлекают зодчих многих областных школ и усиливают черты общности в их искусстве. В церкви Пятницы в Чернигове и в церкви Михаила Архангела в Смоленске дано наиболее острое и смелое решение этой задачи, как бы предвосхищающее позднейшие искания московских зодчих XIV-XV веков.
Проходил через княжество и был важным источником дохода его правителей.
В состав княжества входили многие города, в том числе: Белый , Вязьма , Дорогобуж , Ельня , Жижец , Зубцов , Изяславль (местоположение не установлено), Красный , Кричев , Медынь , Можайск , Мстиславль , Орша , Пропойск , Ржев , Ростиславль , Рудня , Торопец .
История
Ранняя история княжества (c IX века до 1127 года)
Летописное известие о том, что Владимир Мономах , заняв в 1113 году киевский престол, перевёл своего сына Святослава из Смоленска в Переяславль, показывает Смоленскую землю под властью Мономаха в период после Любечского съезда 1097 года .
Расцвет Смоленского княжества при Ростиславичах (с 1127 по 1274 год)
Дальнейшая судьба Смоленской земли
Экономика
Территория княжества была лесистой и холмистой. Княжество находилось на перекрёстке торговых путей. Верхний Днепр был связан с Балтикой через р.Западную Двину, с Новгородом через р.Ловать, с верхней Волгой.
С конца XII века расширилась торговля Смоленска с Ригой и Висбю на Готланде . Главным предметом экспорта был воск , за ним следовали мёд и меха. Импорт состоял в основном из сукна, в более поздних источниках упоминаются также чулки, имбирь, засахаренный горошек, миндаль, копчёная сёмга, сладкие вина, соль, шпоры.
В первой трети XIII века смоленские купцы продолжали участвовать в международной торговле. В Латвийском государственном историческом архиве сохранились договоры Смоленска с Ригой и Готским берегом 1223/1225 и 1229 годов .
См. также
Напишите отзыв о статье "Смоленское княжество"
Примечания
- Вл. Греков. // Русский биографический словарь : в 25 томах. - СПб. -М ., 1896-1918.
- Вернадский Г. В.
- Рудаков В. Е. // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
- Алексеев Л. В. Смоленская земля в IX-XIII вв.. - Москва: Наука, 1980. - P. 64-93.
- Иванов А. С. «Moscowitica-Ruthenica» в латвийском государственном историческом архиве: история формирования комплекса, состав и введение в научный оборот. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики . - 2004. - № 3(17). - С. 54.
Литература
- Маковский Д. П. Смоленское княжество / Смоленский краеведческий научно-исследовательский институт. - Смоленск, 1948. - 272 с.
Ссылки
- Л. В. Алексеев
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Смоленское княжество
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.
Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.
Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.